К ним нужно идти и говорить. Сами не придут

Из беседы с православным священником, инстаграм-блогером Владиславом Береговым. Вместо камеры, диктофона и микрофона – обычный смартфон. Вместо софитов – настольная лампа. За одну неделю его страницу посещают около 200 тысяч пользователей Инстаграма.

– Отец Владислав, как вы пришли к Богу, к вере?

– Вера мальчиков очень сильно отличается от веры девочек. Девочкам достаточно, чтобы батюшка был красивый и симпатичный, чтобы в храме благоухало, чтобы вокруг были фрески, свечечки, чтобы хор хорошо пел, было эстетически здорово и круто, чтобы чувствовалась благодать… – они будут 1000 лет в этом храме стоять и молиться.

Мы же можем молиться в катакомбах, по щиколотку в воде, в трущобах, нам важно понимать, зачем мы здесь стоим. Поскольку на наше жестоковыйное сердце не действует ладан и благочестивые проповеди, мы все равно должны понимать, что мы тут забыли. С какой стати я молюсь в храме, а не в синагоге или в мечети? Почему не молюсь какому-нибудь Заратустре? И с какой стати я вообще молюсь? Может быть, и Бога никакого нет?

Мальчики приходят к Богу головой, а потом уже включают и чувства немножечко. Поэтому, если видишь мужика в храме, знай, что что-то он классное, здоровское прочитал. Что-то однозначно повлияло на его мозги. И это редко родители или жена. Как правило, кто-то дает толчок, а дальше ты уже пытаешься разобраться во всем сам.

Сколько я слышал разговоров о том, как человек приходил к Богу, – от истории Антония Сурожского, известного митрополита, апостола любви, до истории из жизни своих знакомых! Все приходили в храм, сначала доверяя опыту папы, мамы, бабушки, ну а потом подростковый возраст. В этот период ты вообще уходишь из Церкви, если родители занимаются только собой, а ты им интересен только как человек, которого нужно кормить, поить, одевать и давать ему образование; если вера не входит в воспитание, то интерес к ней тухнет.

А если они пытаются к чему-нибудь подтолкнуть, тогда можно потихоньку вырулить к настоящему богообщению. Мне повезло, что на моем пути оказались хорошие лекторы, хорошие педагоги, хорошие священники, хорошие знакомые, хорошие книги, что самое главное. Середина 1990-х – расцвет деятельности церковных апологетов. Расцвет книжного издательства, доступных лекций. Эпоха воодушевления у всех священнослужителей, которые восстанавливали храмы, молились, трудились. Золотой век христианства. Это сейчас, к сожалению, прослеживается некоторый упадок. Храмов больше, а людей в них все меньше.

– Что из литературы вас привлекало?

– Клайв Льюис, Алексей Ильич Осипов, отец Серафим (Роуз). Мне достаточно было прочитать страниц 50 из любого текста этих авторов и осознать: если такие люди, такие умы верят во Христа, тогда я на правильном пути. Я наслушался лекций в подростковом возрасте, а дальше вера только укреплялась и укреплялась. Но другое дело, что интеллектуальные знания в вере еще никого не утвердили.

– А что тогда было?

– Думаю, был какой-то религиозный опыт, какая-то встреча со Христом. Не так чтобы сильно любил об этом рассказывать, но была уверенность в том, что Бог есть, Он любит тебя, ты любишь Его, что необходимо как-то выстраивать с Ним отношения, чтобы быть с Ним и в сей жизни, и в будущей. А то, что жизнь вечная существует, – это принципиальный тезис для любого верующего человека. Пока ты не придешь к ответу на вопрос, зачем я здесь живу, в чем смысл моей жизни, жизни моих родных, будешь искать не просто личный смысл жизни, а общий, объективный. Сначала нужно решить вопрос: зачем я живу?

Мне казалось, что я все ответы на житейские вопросы нашел. Зачем тогда все остальное? Зарабатывать на жизнь как-то надо, но к чему у меня душа лежит? А ни к чему не лежит. А где тебе лучше, где тебе радостно? Где ты счастлив? В Церкви. Может быть, действительно, в Церкви и остаться? Монашество? Наверное, нет. Священство? Слишком высоко, слишком ответственно. Что еще можно делать? Читать, пономарить. Так, хорошо. За все это я взялся. И как-то очень привлекало диаконство.

– Почему именно диаконство?

– Перспектива диаконского служения отзывалась в моем сердце лебединой песней. Я очень хотел быть диаконом, думал, что, может быть, когда-нибудь и до священства доберусь. Но хотелось побыть в этом состоянии как можно дольше. И довольно долго к этому шел, много лет на это ушло, чтобы рукоположиться в конце концов. Тем более что у меня не было в роду никого, кто бы принадлежал к священническому сословию. Ни друзей, ни знакомых из этой среды. Прямо с улицы – с корабля на бал в Церковь пробрался.

И, мне кажется, я всю жизнь боялся, довольно долго, уже даже будучи в сане – и в диаконском, и в священническом: не залез ли я в Церковь с черного хода? Было ли действительно призвание меня? Ведь Спаситель очень четко сформулировал: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал». Соответственно, если ты хочешь быть священником, то это должен быть только отклик на Божий призыв, а уж никак не собственный личный выбор. Хотя он тоже присутствует.

Такая удивительная штука есть в богословии – синергия. Бог спасает нас не без нас. Но ты должен сделать первый шаг. Соработничество. Я сделал этот первый шаг и долго потом думал: а вообще нужен ли был этот первый шаг? Туда я его сделал? Может быть, в осуждение я его принял? Готов ли я к этому, донесу ли до конца? Это было желание исполнить собственную мечту, или действительно это был отклик на призыв? Долго меня эта мысль будоражила. Но чем дольше я в сане, тем больше мне кажется, что это был отклик на призыв.

– А люди что говорят?

– Оказалось, достаточно много людей укрепляются в вере, приходят к ней благодаря тому, что я говорю, пишу, публикую. Оказалось, что нужны и такие миссионеры, как я. Я совсем не дотягиваю до известных имен, но и я занял на миссионерском поприще какую-то нишу. Какое-то количество людей слушают меня с удовольствием и пишут: «Батюшка, если бы не вы, то мы бы уже давно с христианством покончили. Или даже бы и не начинали».

Я вижу какие-то плоды деятельности Бога через мое интернет-просвещение. И думаю, что, наверное, некое призвание у меня в этом плане было. Раз, невзирая на мои недостатки, люди все равно к Богу приходят. Я вижу Промысл Божий через мою деятельность.

– У вас сейчас 70 тысяч подписчиков. Когда мы с вами познакомились в 2019 году, их было 35 тысяч. У людей есть серьезный интерес к тому, что вы транслируете через Инстаграм. Не подменяет ли интернет-проповедь молитву в храме?

– Это разные вещи, но они должны идти рука об руку. У нас же есть своя конфессиональная слепота. Мы слышим призыв Господа Иисуса Христа в Евангелии от Матфея: «Идите крестите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого духа, уча их соблюдать все, что Я заповедовал вам». Что мы услышали отсюда? Идите крестите. У нас статистика крещения приравнивается к количеству жителей Российской Федерации. А научите? Где научите?

Где у нас крупнейшие миссионерские школы? Где у нас серьезные богословские курсы для мирян? Где у нас общение с людьми, которые не сами пришли в храм, а к которым ты сам приходишь и говоришь им о Христе? Все крещенные – они не враги Церкви, но их в Церкви нет.

Они не атеисты, но их и верующими не назвать. Они могут прийти раз в год набрать крещенской водички, могут куличики освятить, могут даже детей своих крестить. Потом они опять пропадают. Люди крещенные верой не живут. К ним надо идти и говорить о вере.

Как? Используя протестантские методы? Чтобы батюшка в рясе взял список квартир в своем районе и начал ходить, звонить и спрашивать: а вы не хотите поговорить о Боге? Это выглядит как профанация. Во-вторых, это уже копирование, мы уже все это проходили. Никто им двери не откроет, да и батюшки не пойдут, им не до этого.

– Почему не пойдут священники?

– Им нужно храмы восстанавливать. Они занимаются общественной деятельностью. Они совершают богослужения.

– Как тогда найти подход к людям, которые не против послушать о вере, но до храма не доходят?

– Только интернет. Других средств сейчас просто нет. Или православное телевидение. Они тоже молодцы. Сайты с православной тематикой. Но на сайтах с православной тематикой практически нет обратной реакции. Ты что-то написал, но нет обратного отклика. Личность воспитывает личность.

Постно говорящий батюшка, заикающийся, краснеющий, пот с себя смахивающий, еле-еле два слова из себя выталкивающий, но тем не менее говорящий о Христе как о чем-то важном и сокровенном, в чем он не сомневается, говорящий о своем опыте веры искренне, – такой батюшка больше приведет людей к Богу, чем самый безупречный текст самого гениального богослова, где-нибудь выложенный. Его же не читает никто!

В нашей Церкви очень много образованнейших пастырей. Умеющих много, знающих много. Придешь на священническую конференцию, на симпозиум – сердце поет, здорово и интересно. Смотришь вокруг: там те же самые священники, диаконы, семинаристы, хористы, пономари, их матушки, церковнослужители. Своя внутренняя тусовка. Здорово и замечательно поговорили о важных вещах.

Что-то запомнили, что-то забыли. Воодушевились совместным общением. А как ты передашь это людям, которым это крайне важно послушать? Всем же важно, не только тебе. Мы говорим о важных вещах и замыкаемся в собственной субкультуре.

Но это, извините, похоже на секту, когда ты говоришь о тайных знаниях. У нас, по сути, открытые знания становятся знаниями тайными. Мы не знаем, как их доносить до других людей.

– И что же делать?

– Если каждый преподаватель семинарии будет вести свой блог хотя бы пару раз в неделю, что-то говорить о Христе – пусть у него будет не 70 тысяч подписчиков, не 1 тысяча даже, пусть 500, если из них послушает 30 человек – это же целый семинарский класс.

Что тебе стоит на своей странице поговорить 40 минут о двух естествах во Христе? О тех же ангелах, загробной жизни, бесах.

А я вижу противостояние. Множество достойных священников видят в ведении собственных страниц в сети, в Инстаграме в частности, ярмарку тщеславия. И, не разобравшись, пишут очень грустные вещи. Что мы все больны тщеславием, гордыней, сребролюбием и еще чем-нибудь, просто пытаемся популяризировать себя. Возможно, какой-то побочный эффект в этом есть. Как будто это надо только нам – священникам- блогерам, – чтобы повысить свою самооценку!

Но в целом, видя, какую колоссальную пользу приносят все священнослужители, которые говорят о Боге в соцсетях, можно приравнять эту работу к деятельности целых епархий. Работает где-нибудь целый издательский отдел. Работают над сайтом, вкладывают туда миллионы. Один компьютер в издательском отделе может стоить кучу денег. Дайте их священнику-блогеру, который найдет возможность популяризировать собственную страницу, который цепляет людей. И по факту он один приведет к Богу большее количество людей, чем огромный штат сотрудников.

– Вы спрашивали у своих подписчиков мнения о своей странице?

– Да, мы периодически делаем опросы на своих страничках: «Друзья, чем для вас является моя страница? Чем-нибудь она помогает или служит для увеселения?» Пишут следующее: «Батюшка, мы перестали бояться священников в собственных храмах, в которые ходим. Мы теперь поняли, что такое Причастие, – нам об этом не говорят. Мы поняли, как правильно исповедоваться, нам об этом тоже не говорят. Мы стали понимать элементарные вещи, например как правильно вести себя в храме. Об этом нам тоже не говорят».

Еще пишут: «Я вернулась в Церковь, 20 лет туда не ходила уже. Я пришла к вам с марафона, кто-то вас посоветовал; послушала, почитала, осталась, уже год с вами, уже первый раз исповедовалась, причастилась». Кто-то не развелся, некоторые мужчины, некоторые женщины спасли семью. Были мужики, которые краем уха слушали мои эфиры невольно, потихонечку, потому что жена включала, – соглашались повенчаться.

Священник приходит в твой дом и говорит о Христе тогда, когда тебе это удобно. В чем проблема всех нас, всех 40 тысяч священников Русской Церкви? Мы говорим с людьми только тогда, когда удобно нам. Ты приди на Литургию, постой несколько часов, потом на голодный желудок послушай мою 10-минутную, а иногда и 30-минутную проповедь, когда у обычного человека сознание отключается уже на третьей минуте, – а я все равно расскажу тебе о том, что тебе не сильно интересно, а что интересно мне. А мне интересно евангельское чтение. А на апостольское не хочешь что-нибудь сказать? Я лучше расскажу о чуде насыщения пятью хлебами и двумя рыбками. И уходят люди из храма насыщенными духовно, но не интеллектуально. Потому и мужиков нет, потому и женщин большинство. Хорошо, если есть после Литургии катехизаторские курсы. Хорошо, когда есть интеллектуальные занятия.

– Сколько человек готово прийти на такие занятия?

– 30 человек в каком-нибудь московском большом кафедральном соборе. Все заняты, хочется же побыть и с семьей. Ты же работаешь! Это мы ворчим: что вы в храме не остаетесь? Что вы в воскресные школы наши не ходите? Потому что мы, священнослужители, себе относительно принадлежим. Нам не нужно в 6 утра вставать, чтобы добраться до храма. И там сидеть до 6 часов вечера. Разные ситуации бывают, но мы более свободны, чем миряне.

Миряне в будни семей не видят вообще, а видят их большей частью только на выходных. И целый день посвятить образованию не всегда хочется. А мы, священники, которые занимаются миссией в соцсетях, приходим к людям тогда, когда им это удобно. Когда дети уже покормлены, когда спать уложены, когда муж помыт и смотрит свой сериальчик, попивает пивко, тебе не мешая, а ты в 9, в 10 часов вечера включаешь батюшек, которые вещают в Инстаграме или в других соцсетях, и слушаешь, просвещаешься, занимаясь своими делами.

– И в каких условиях, при каких обстоятельствах ваши подписчики слушают ваши прямые эфиры?

– Я задавал им этот вопрос. Мне отвечали: кто-то гладит белье, кто-то ребенка укачивает, кто-то засыпает уже, кто-то в метро, кто-то в аэропорту, в маршрутке, некоторые устраивают целый семейный просмотр – по-разному. Но главное преимущество всех этих интернет-эфиров в том, что мы приходим сами к ним домой, мы к ним стучимся по сути.

А люди открывают или нет – это уже как получится. У меня был совместный эфир с другим батюшкой о суевериях. Его посмотрели 800 человек. Понятно, что кто-то из них минуту посмотрел, кто-то все полтора часа, это было видно по комментариям. Это же какой нам нужно было зал снять в Москве или Санкт-Петербурге, чтобы вместить все эти 800 человек? Это же полторы консерватории.

Какая честь и почет был бы священнику, который собрал бы в один вечер 500 человек! А здесь простой поп собирает такое же количество зрителей. Потому что есть колоссальный запрос на хорошую проповедь.

Я не отвечу на 1000 вопросов, которые мне могут задать на экзаменах. Я могу получить двойку по всем предметам. Но я знаю ответы на бытовые вопросы. Людям нужно знать, как жить во Христе в повседневности. Вот сегодня. Как себя вести в семье, с мужем, с детьми, что значит быть христианином на работе. Как правильно скорби переживать. Для них это важнее, чем знать, когда была подписана Ферраро-Флорентийская уния.

Все, что мы хотим, это чтобы наши собратья поняли: миссия в интернете – это огромный труд. Даже чтобы на практике набрать 70 тысяч подписчиков – это же времени нужно немало. К каждому нужно постучаться.

Ты не просто завел себе страничку и сидишь: ну, давайте, друзья, подписывайтесь. Контент должен быть определенный, очень разнообразный. Ты сам должен искать людей, которым будешь интересен, – это очень серьезный труд. Подписчики не с небес на тебя падают. Кто-то подписался, послушал: «Ерунда какая-то – отписываюсь!» Отписок ровно столько же, сколько и подписок. Я вижу статистику, слежу за ней каждый день. Сто человек подписалось – сто отписалось. Если у меня 70 тысяч подписчиков есть, значит, столько же отписалось за эти три года. Какие-то магазины подписываются, какие-то левые люди.

Ну и конечно, эти цифры тоже ни о чем не говорят. Потому что ты послушал два денечка, телефон потерял, Инстаграмом пользоваться перестал, а в подписчиках все равно остался. Можно повысить эту величину до сотен тысяч, но это накрутка. Это мертвые души. Некоторые священники видят в этом некоторую миссию. Они подписывают путем накрутки 20 тысяч аудитории, далекой от Церкви, с целью зацепить некоторых. Даже если 100 или 20 человек останутся со Христом, то такая накрутка оправдана.

– Некоторые священники сняли с себя сан, отказались от служения. В чем причина такого выгорания? Вы ведь тоже в зоне риска.

– Мы все в зоне риска, потому нас так мало. Многие священники на все это смотрят и думают: ради того, чтобы привлечь не в свой храм, а в другие храмы несколько сотен или тысяч людей, я же могу остаться без настоятельства, без прихода, без средств к существованию, попасть в опалу могу. Потому что когда ты говоришь много, ты просто обречен когда-нибудь что-нибудь сморозить. Сказать какую-нибудь глупость, сказать не то, что нравится всем. Некоторых я раздражаю только тем, что веду свою страницу. Раз в три месяца напишут: «Священники в Инстаграме – до чего мир докатился! Все, последние времена наступили! Нет чтобы служить! Куда вы претесь?!» Когда ты сидишь у себя на приходе на селе, не высовываешься, не выпячиваешься – тебя никто не знает, тебя никто не осуждает. Хочешь не ошибаться – ничего не делай. У многих вырабатывается такой принцип взаимоотношений с окружающим миром. Чтобы никто тебя не ругал, не вылезай за границы своего прихода. Есть там 30 бабушек, которые тебя худо-бедно кормят, ну и ладно. «Идите и научите все народы!»? – Для этого есть духовные семинарии, телеканал «Спас»…

Очень хорошие священники, с замечательным образованием, с харизмой потихонечку потухают и если не сгорают, то перестают быть кому-либо заметными. Поэтому, да – это всегда риски, риски оказаться в некоторой опале.

– Но риски есть и изнутри!

– Конечно. Харизмы мало. Прямо пропорциональным харизме должно быть смирение. Без смирения у тебя ничего не получится. Во-первых, харизма и собственное тщеславие начинают людей рано или поздно отторгать. Это будет сильно видно. Ты должен всегда понимать, что над тобой есть правящий архиерей, которому если что-то совсем не понравится, то надо будет страницу закрывать. И ты не должен в этом видеть какую-то трагедию. Ты не сводишься к своей миссионерской деятельности: дал Господь какое-то время миссионерствовать – слава Богу! Теперь не дает! Ну все, теперь сиди тихонечко. Кому-то говорят: выбирай – или служение, или соцсети. Некоторые выбирают соцсети.

– Кто-то склонен считать, что архиереи – тираны.

– Нет, у архиерея не стоит задачи закрыть всю твою миссионерскую деятельность. А просто возникают вопросы к форме, к подаче, к тому, что ты говоришь. Одно дело – если ты догматически подкован и в слове не ошибаешься.

А если нет? И если ты убежден в своей неправоте как в правоте? Тогда конфликт неизбежен. Если с годами ведения своих социальных страниц ты становишься все заносчивее и заносчивее, тогда это отразится на взаимоотношениях с собратьями, с которыми ты живешь и служишь, с архиереем, в конце концов. Но ради твоей духовной пользы тебе могут это запретить.

А что ты будешь говорить? – «За мной миллионы подписчиков!», «У меня сотни миллионов просмотров на ютубе!» Начинаешь собирать в свою защиту подписи, собираешь десятки тысяч.

Что это вызывает? Это вызывает еще большее раздражение у священноначалия: «Слушай, друг мой! Помнишь, 20, или 30 лет назад, или 5 лет назад ты подписывал присягу, под которой ты клялся, что ты будешь во всем послушен правящему архиерею? Там твоя подпись стоит и дата».

Архиерей считает, что для твоей духовной пользы сейчас тебе лучше помолчать. А там как Бог даст. – «Нет! Люди без меня не спасутся! А как же соборные акафисты, а как же прямые эфиры и так далее». Здесь видно, что понесло человека. И думаешь: а не понесет ли меня когда-нибудь? Как знать! Поэтому плох тот блогер, который не молится о том, чтобы не загордиться, не заездиться, не стать хуже себя вчерашнего, позавчерашнего.

– Как вы думаете, если бы в I веке был Инстаграм, апостолы бы его использовали?

– Безоговорочно. Тут и думать нечего! Откройте книгу Деяний апостольских, откройте послания апостола Павла: он использовал любые средства, чтобы говорить о Христе. В любых городах, в любых местах. Говорил всегда по-разному.

В ареопаге одну речь произносил, эфесским священникам – другую. На апостольском соборе говорил иначе. Везде говорил по-разному, использовал те средства, которые ему давала эпоха. Сколько он путешествовал! Он бы прямые эфиры не час проводил, а все 12 часов. И телевидение, и интернет, и газеты – все СМИ, которые он мог бы использовать, – были бы использованы. Потому что кому, как не ему, помнить слова Христа: «Идите и научите все народы!».